История села Борки Корчевского уезда

Глава 5. Борки в начале 20-го века (до революции).

Имеющим быстрый и бесплатный интернет для лучшего восприятия главы автор очень рекомендует включить проигрывание звукового фона страницы. В Internet Explorer-е для этого достаточно просто включить опцию "Музыка" в левом углу верхней строки меню (кликнуть мышкой по этому слову, чтобы оно стало не зачёркнутым). В других броузерах Вы этого переключателя не увидите, но можно кликнуть по ссылке на звуковой файл, который откроется в новом окне. Эта страница озвучена Гимном Российской Империи (с 1833-1917 г.г.) «Боже, царя храни», музыка А.Ф.Львова - слова В.А.Жуковского, в исполнении Ж.Бичевской - 2,3 Мб.)

В 1900-м году соседняя деревня 0синовка (входящая в приход Борков) насчитывала 14 дворов и 101 жителя. (И-13)

В 1901 году в храме села Борки служили: священник Филарет Яковлевич Дроздов, 61-го года, окончил духовную семинарию, в служении с 1866 года, священником с 1882 года, награжден в 1897 году камилавкой. Псаломщик Александр Куприанов 60-ти лет, в должности с 1861 года. Прихожан в селе Борках, в деревнях Осиновка, Шишикино, Загорье, Медведево было 114 дворов (343 мужчины, 382 женщины). (И-1)

В семьё потомков Ф.Я.Дроздова сохранилось такое предание о случае, произошедшим с ним в дни коронации Николая 2-го (21.10.1894г). Цитирую по источнику П-9, стр. 422-423.

"В самом этом месте, когда-то возвышавшемся над величественной опоясывавшей его лентой Волги, а теперь, после затопления, оказавшимся в кустах, в мелководье, заросшем водяной растительностью, стояла во времена детства Димы колокольня, вернее будет сказать, то, что осталось от колокольни: облупленный кирпичный столп без верха, без купола и креста. ... В церкви, от которой оставалась эта колокольня, когда-то служил его прадед - отце Филарет. И при нём произошёл в этой церкви случай удивительный, из ряда вон выходящий, запомнившийся надолго, по крайней мере, во времена детства Димы это случай старые люди ещё помнили, помнили живо и ясно, как помнится самое важное в жизни, хотя минуло с того времени целых полвека. Когда на российский императорский трон вступал Николай Второй, никто, казалось, не ведал, что ему через два десятка лет суждено вместе с женой и детьми быть расстрелянному. В церквах России совершались молебны и новому императору, как надлежало, провозглашали "многия лета". А здесь, в этой церкви - церкви в селе Борки ... единственной в России, новому императору были провозглашены не "многия лета", а была провозглашена ему - подумать только! - "вечная память"! По ошибке, по оплошности священника, как тогда показалось. А потом, по прошествии четверти века, случай этот стал представляться совершенно иначе: неким прорицанием Филарета, предвосхищением будущих неизмеримых несчастий Филарета, предвосхищением будущих неизмеримых несчастий: и насильственной смерти императора, и бесчисленных других смертей, и Апокалипсиса в этих местах, разрушения самой этой церкви, исчезновения самого этого села, и даже исчезновения Волги, самой этой излучины, где церковь и село стояли."

Из справочника от 1915г. выдержки по селу Борки: священник служит уже Михаил Воинов, 50 лет, окончил семинарию, на службе 25 -5 лет; псаломщик - Константин Ильинский, 22 года, окончил духовное училище, на службе 4 года (по сообщению И.Топуновой).

Кузнецы в Тверском уезде, 1905г

В начале 20-го века Борки были довольно большим селом. На карте начала 20-го века (в ГАТО) оно обозначено кружком, обозначавшим населенные пункты с численностью населения от 251 до 500 чел.

В Борках было 2 улицы: Ивановская и Толстовская (по фамилиям двух помещиков, владевших этими частями села в прошлом). (Схему села по состоянию на 1936г смотри на странице 8.) Ивановская улица проходила ближе к берегу Волги, примерно параллельно ему, а Толстовская - почти параллельно Ивановской (удаляясь от неё к западу), но дальше от Волги, ближе к бору, на склоне песчаных холмов. Холмы эти составляли, видимо, коренной берег реки со времён последнего оледенения, в то время как Ивановская улица расположилась на землях, явно намытых Волгой, поскольку в этом месте река делает излучину, разрушая противоположный берег у д.Городище и намывая плёс на левом берегу. Ивановская улица в половодье частично подтоплялась Волжскими водами и примерно так же частично и была затоплена в 1936г.

Между Ивановской и Толстовской улицами было небольшое понижение, в восточной стороне которого находился сохранившийся "язык" мелколесья с родником в нём, над которым был устроен колодец и стояла часовня Живоносного источника. Южнее источника в низинке находился пруд.

Между улицами проходил прогон, на котором не было домов. На этом прогоне, но ближе к Ивановской улице, была школа - в здании бывшей усадьбы помещика. Другой же помещик, владевший крестьянами, по местным преданьям, рассказанным Шалопановой О.Г. (У-4), жил в соседней деревне Загорье.

Церковь находилась на Ивановской улице, западнее прогона, поэтому Ивановскую улицу можно считать исторически более древней. Восточный край этой улицы переходил в дорогу на деревню Осиновку и к парому на село Новое (судя по карте Менде, эта дорога раздваивалась на некотором расстоянии от села). Поле по этой дороге называлось Барыгиным. А западный конец этой улицы, судя по карте, выходил к парому через Волгу.

Старая дорога на Едимоново, 2011г

Толстовская улица (в советское время получившая название Боровая) находилась на возвышении, ближе к бору, и поэтому не была затоплена ни в малейшей степени. Восточный её край упирался в поросший соснами склон холма, носившего название "Баранья гора", с которого дети катались зимой с санок. Здесь улица также переходила в дорогу на Осиновку и Новое. (У-3) А западный конец Толстовской улицы переходил в дорогу на село Едимоново (начало её сохранилось). По этой дороге позже колхозники дважды в день отвозили молоко с фермы в Едимоново (У-5). Поле по этой дороге называлось Лазоревским (У-3). Во втором доме на этой же улице (считая от Бараньей горы) был частный магазин (У-4). Лес в сторону Осиновки назывался Курьяниха (У-3).

На большие церковные праздники в селе устраивались базары, и тогда же часто случались драки между жителями двух главных улиц села (У-1).

Интересно, что жители села в ледоход ловили в Волге рыбу корзинками, рыбы было очень много (У-1). А летом Волга пересыхала так, что её у Борков переходили вброд (в деревню Городище). Жители Борков тесно общались с заречными сёлами и деревнями, вступали в браки с их жителями.

5.2. Воспоминания о Борках 1915-го года.

Сохранились удивительные воспоминания о Борках (Р-1), написанные Екатериной Михайловной Голубевой-Карелиной (в девичестве Красовской, годы жизни 1894-1987), которая в августе 1915 года приезжала в Борки. Было это вскоре после её свадьбы и приезжала она из Санкт-Петербурга (где они жили вместе с мужем, Михаилом Дмитриевичем Голубевым - Карелиным) к его родителям в село Борки, можно сказать, на "смотрины". Описания очень живые, тонко передают душу и переживания молодой женщины, ехавшей "показаться" свекрови, и вместе с тем, речь там идёт о реальных людях - наших предках - и том, как они жили, о чём переживали, о чём мечтали... Поэтому цитирую их подробно. Мои пояснения по тексту даны [в квадратных скобках].

Голубевы Михаил Дмитриевич и Екатерина Михайловна, 1915г В конце лета [1915г] собираемся в деревню [Борки], надо познакомить меня с Мишиной матерью [Елена Филипповна Голубева, умерла после 1937г, в с.Завидово]. Так хорошо в Лигове в родном доме, а там ведь всё чужое! Свекровь приготовила там ему [Михаилу Дмитриевичу Голубеву - Карелину, 1888-1965] невесту, какого-то богача-торговца дочку. Там принимали и угощали её как свою, ей уж очень нравилась их невеста. Говорят, в нашу свадьбу она целый день плакала. Грустно входить в тот дом, где не особенно тебе рады. ... Мы собрались, едем в поезде. Миша устроил меня очень хорошо. - Спи всю ночь, - говорит он мне ласково. - Я все здесь убрал и посмотрю за вещами. Но мне не спится, боюсь свекрови. Миша смеется над моим страхом. - Что за беда? - говорит он. - Не с ней тебе жить, а со мной. Нет, все-таки неприятно, это будет мне минус во время ссоры или недоразумений каких с ним. Если он не скажет, то, наверное, подумает: вот ведь и маме моей ты не понравилась. Нет, рисковать не хочу, хочу ей понравиться. Я продумываю нашу встречу: что сказать, как вести себя. Мы с мамой много говорили на эту тему, мама советует вести себя как можно проще, не гордится ничем. В деревне очень много умных людей, а ведь не каждый может жить, как он хочет - нужда или какое семейное положение заставляют жить иначе как бы ты хотел.

мой прапрадед из Борков, Голубев Дмитрий Сергеевич, 1911г На станции Завидово нас встретил отец Миши [Дмитрий Сергеевич Голубев - Карелин] на своей лошади, очень обрадованный, что мы приехали. Я с удовольствием дышу воздухом зреющих полей, любуюсь на небольшой лес с кудрявыми соснами, который мы проезжаем. Как всё напоминает мне моё милое детство! Точно я опять маленькая девочка, а это приехал за мной мой дедушка и сейчас привезет меня в свой дом, где встретит меня моя родня. "Нет, - вздохнув, подумала я, - надо завоевывать новую родню, а не мечтать о прошлом." Переехали на пароме Волгу [о пароме, как и о пути их движения - см. ниже], едем берегом, начинаются поля нашего села Борки, немного вдали высится бор. Въезжаем в село... Оно теперь должно быть моим родным, ведь это родина моего мужа. Дом у папаши большой, выкрашен, окна большие, по сравнению с другими домами. Через три дома церковь. Вид на Волгу, на просторы полей. Село Борки большое, состоит из двух улиц. Есть много дачников из Москвы, наверное, всё больше из своих родных. В доме все прибрано, в большой комнате три окна на улицу, четвертое боковое, висят белые тюлевые занавески, по стенам картины. Всего в доме три комнаты и большая кухня с русской печью. Мать вышла из дома встретить нас, когда мы подъехали к крыльцу. Поздоровались, вошли в дом, все уже было готово на столе к завтраку. Мать взяла в руки икону, мы с Мишей встали перед ней на колени, она благословила нас, ещё раз поцеловались, поздравили нас. Сели завтракать. Папаша весело шутит с нами, угощает, расспрашивает, разговор не особенно клеится у нас, Миша ведь почти не спал ночь. После завтрака уходит спать, а я разбираю свои вещи, повесила платья, вынула подарки. Мама прислала в подарок очень хорошую шерстяную материю на платье свекрови, она осталась ей очень довольна. Вскоре пришёл Миша с папашей. Он, оказывается, тоже спал на сеновале. Велел матери собирать обед. За обедом я почти ничего не могу есть, завтрак был такой сытный - масло, молоко, творог, ватрушки, яйца. Я вообще мало ем, а папаша не переставал угощать меня, теперь тоже он принялся заставлять меня есть. - Ведь это не как у вас дома, привыкай к здешней стряпне, да и хозяйка у меня никуда не годится, ничего вкусного не сумеет состряпать" - сказал он. - Почему? Всё очень вкусно, хлеб замечательный, в городе такого не купишь! Да и что сравнивать нашу жизнь со здешней? Там кроме домашней работы ничего не делают, а у мамы столько скотины, огород большой, крестьянство, да и сама она больная, как только справляется?!" - горячо ответила я ему. На слове "мама" я чуть не подавилась, никак не шло оно у меня с языка. Ну какая она мама моя? Я её в первый раз вижу! И как она не похожа на мою красавицу маму! Но она - мать Мишина, значит, должна быть и моя! Надо себя пересилить, внушить себе, что она тоже моя мать! Папаша грубо обращается с ней, пренебрежительно, делает ей всевозможные замечания, насмешки... Он любит чистоту, красоту, вкусно покушать. До женитьбы жил в городе и мечтает о городской жизни, но семейные обстоятельства, старуха мать, четверо детей, жена, привыкшая к деревенской жизни, не дали ему развернуться... Так и застрял он в своем родном селе, срывая свою обиду на жене. - На стол и поставить нечего, всю посуду перебила, - опять заворчал он на неё. - Что ты, папаша, обижаешь всё маму? Разве не боишься, ведь теперь она не одна, нас теперь трое, а ты один? - говорю я. - Как же так? - удивляется он. - А так! Я, как женщина, всегда должна и заступлюсь за женщину, а Миша должен за неё заступаться, потому что он её сын, ведь какой же сын не заступится за мать? Уж это будет тогда не сын! - говорю я. - Вот как! - смеётся он. - Мать, ты теперь, пожалуй, загордишься у меня, - обращается он к маме. Она взглянула на меня ласково, блеснула синева глаз. - Ай, Миша, какие у мамы красивые глаза, синие-синие! Очень редко бывает такой цвет глаз! - говорю я, обращаясь к Мише. Папаша смеётся: - Ну а я и не знал до сих пор, что у моей жены глаза красивые! - говорит он. Кочешкова Александра Сергеевна (стоит), рядом, предположительно, Голубева Елена Филипповна Пришли девочки, Шура и Клавдия [моя бабушка, Александра Сергеевна Кочешкова - Грибанова - Чёрная (1904-1983), и её сестра Клавдия (1906-1992), оставшиеся сиротами из-за ранней смерти родителей], они ходили в лес за черникой. Шура бросилась меня целовать, награждая всевозможными ласковыми именами. Клавдия, восьмилетняя девочка, немножко дичится меня. Я вынесла им подарки, радости их не было границ! Клавдия опустилась на колени и низко поклонилась мне в ноги. Когда дома в Лигове я готовила им подарки, я немного жалела этих вещей, укладывая их в чемодан, а теперь, глядя на их радость, я жалела, что ещё мало привезла им! Мама осталась дома, а мы всей компанией прошлись по селу. Девочки не остались и обедать, жуют что-то на ходу, им тоже хочется показать нам село, Волгу, бор.

Голубев Михаил Дмитриевич, 1916г На жатве, 1909г, фото Прокудина-Горского На другой день Миша рано ушёл косить с папашей в поле. Мать возится на кухне с горшками, мне вставать не хочется... Перебираю в уме вчерашний день - я довольна собой! Не смотря на то, что я вчера пререкалась с папашей, он, по всему видно, не сердится на меня. Почему-то мне думается, что он переживал, как-то я почувствую себя в его доме? Самолюбие его страдало, что он не может принять так, как принимали его наши. А ведь он чем хуже других? И если бы я стала гримасничать и выказывать недовольство, ему было бы тяжело это видеть, а теперь он точно груз какой свалил со своей души. Мать тоже, по-моему, должны быть довольна мной. Как мне вести себя сегодня? Я точно роль какую разучиваю, думая, что сказать ей, что сейчас мне делать. Надо вставать и помогать ей. Моя роль состоит в том, чтобы понравиться ей, мне кажется, теперь она уже не такая трудная. В сердце моем пробуждается жалость к ней. Я сравниваю её жизнь и моей мамы, у которой тоже четверо детей, и какие они различные во всём. За свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы папа не только в чем-то упрекнул маму, а даже не сделал ей маленького замечания! Даже не в чём не высказал своего желания, на такую недосягаемую высоту поставил он свою жену! Да и как сумел внушить такое чувство к ней! А тут - какая разница! Да и Миша уж, наверное, привык к такому обращению? Уплетает себе пироги, хоть бы раз взглянул с упрёком на отца! Мать у Миши не красивая, выглядит старше, но всё-таки симпатичная. Глаза у неё не большие, но действительно красивого синего цвета и такие ясные и молодые для её лет. Надо вставать, довольно мечтать! Сама жизнь подскажет, как вести себя, была бы в сердце жалость и любовь к людям! - Теперь давай мне работы, буду тебе помогать, - говорю я, здороваясь с матерью, вымывшись и наскоро помолившись Богу. - А куда же ты вырядилась так? - говорит она, с удивлением глядя на меня. На мне бело-розовый поплиновый капот с большим гипюровым воротником-пелериной. - А это домашнее платье, у меня все платья шелковые. Мама находит, что они выгоднее. Вот его стирай сколько хочешь, а оно будет такое, - говорю я. Она ощупывает его и недоверчиво качает головой... - Ну, дай мне какой-нибудь передник, - смеюсь я. У печи. Фотограф неизвестен Она учит меня, как ставить и вынимать из печки кринки, горшки. Я и не предполагала, что это так трудно! А как ловко она их ставит и вынимает! Девочки шмыгают около нас, смеются. Я перепачкала лоб в саже, всем смешно. В уголке на кухне помещается девяностолетняя старуха, мать папаши [Маланья], она сидит на кровати и тоже улыбается, глядя на моё старание. Когда-то её Миша очень любил, звал бабушка-желанка, а теперь она впала, как говорят "в детство", всё забывает, всем недовольна, ворчит тоже на мать. Пришли с косьбы папаша с Мишей, Миша довольный, накосил порядочно, жалеет, что поздно пошли и рано кончили. "Завтра пойдем как можно раньше" - говорит он папаше. День прошел незаметно, вечером опять гуляли по берегу Волги, успели покупаться. Обе девочки хорошо плавают, а я к стыду своему, никак не могу научиться!

Вывоз навоза на поля, фото Прокудина-Горского На другой день встала ещё раньше, решила пополоть огород у матери, очень он зарос травой. Шура понесла с Клавдией завтрак папаше с Мишей в поле, а я, наскоро попив молока с ватрушкой, собралась в огород. - Неужели в таком платье полоть? - недоумевает мать. - Возьми, одень хоть мою юбку. Да тебе, пожалуй, не суметь, - добавляет она мне. - Сумею, я цветы всегда сама полю, - говорю я уверенно. Я взяла юбку. - В огороде одену, - говорю я ей. Утро чудесное, воздух замечательный. Я с удовольствием дышу запахом земли, травы и полевых цветов. Надела на платье юбку. Действительно, в ней чувствуешь себя свободнее, не так боишься перепачкаться. Полоть очень легко, несмотря на то, что трава очень большая. Уж очень мягкая земля, да и овощи уже тоже поднялись, даже морковь и ту не трудно полоть. Матери не терпится, пришла посмотреть на мою работу. Наверное, душа болит за свой огород. Осталась довольна: - Как скоро у тебя продвигается! - говорит она мне. При ней я особенно стараюсь, ведь я знаю, что я тихоня, как всегда говорит про меня моя мама. - Пойдем кофе пить, Катя? - зовёт меня свекровь. - Что-то не хочется, рано ещё, - говорю я. - Нет, позавтракаем, а потом вместе с тобой будем полоть, - говорит она. Люлька на очепе. Фотограф неизвестен После завтрака вместе полем, стараюсь от неё не отставать. Знакомимся друг с другом. Всё время почти разговариваем. Она рассказывает мне свою жизнь, в полном смысле жизнь труженицы. С раннего детства работа в семье у матери, с первого года замужества - работа в семье мужа, четверо детей, надорвалась на работе, около тридцати лет болеет. Когда Мише, он у неё последний, было 2 года, папаша надумал перестраивать дом, выстроить больше, чем был. Осень была дождливая, а потом зима наступила рано, достроить не успели, и пришлось с такой семьёй жить в небольшой бане. Миша все болел, наверное, простудился, до трёх лет даже не ходил. "Замучила нас стройка, тогда всё ему хотелось получше, покрасивее, уж видит, что придется всю жизнь провести в деревне, а денег мало, нуждались, экономили. Уж очень рад, что сын у него, первые-то всё были девочки" - рассказывает она мне. "А потом дочерей выдавать надо было. Ведь не хочется кое-как, хочется как и у добрых людей! Всё копили им на приданое. Зятья всё хорошие попались, живут дружно, хорошо. Да вот старшая овдовела, а потом и сама умерла [речь о Татьяне Дмитриевне Кочешковой (Голубевой)]. Опять забота и скорбь - три сироты круглые, кому они больно нужны? [речь о Маше, Шуре и Клавдии Кочешковых] Вот и у второй дочери Маши [Шаговой (Голубевой)] мужа, пишет, взяли на войну [первую мировую], опять горе! Уж очень хороший человек и её так любит! Наверное, там очень убиваются об нём с сынишкой [Григорий Георгиевич Шагов]. Да ещё сироту взяли к себе не на радость, девочке уже лет 12, надо приодеть, кое-чему выучить. А Наташа [Родионова (Голубева) Наталья Дмитриевна, 188? - 1926] недавно приехала из Ташкента [где она была вместе с мужем, сосланным из Питера после участия в революции 1905г], хотят в деревне заняться хозяйством, надоело скитаться из города в город с такой семьей. Маша-то рисковая, живет подо всё, а Наташа домовитая, недавно приехала, а уже всё завела, точно десять лет жила в деревне. Дом у них хороший, от отца достался. Всё хотели продать, а вот поскитались по белу свету и потянуло домой. Хорошо, что не продали! Деревня у них хорошая, дружная, надел хороший, заживут хорошо. У неё три сына, хотя и не большие, но скоро уже будут помощники" [Пётр, Алексей и Николай Павловичи Родионовы]. Мать с любовью говорит долго о Наташе, папаша говорит, что она вся в мать и её любимица. Окончив рассказывать, она добавляет: "Вот и прошла так жизнь в работе и заботе! И сейчас надо работать, надеяться не на кого. Вы сами молодые, ещё не известно, как у вас пойдет жизнь. Пока ноги бродят, и буду работать, а уж там как Бог даст". Стала расспрашивать про меня. Я на каждый вопрос стараюсь подробно ей отвечать, видно, что всё её очень интересует. - Ну а о своих женихах не очень скучаешь? - спрашивает она меня, усмехаясь. - А что же мне об них скучать? - спрашиваю я. - Да как же, ты, говорят, за Мишу не больно-то шла, сперва отказала, - говорит она. Я слышу в этом вопросе и обиду за сына и какое-то недоверие ко мне. - Ну и что же? Я всем отказывала, уж очень хорошо было у наших жить! Ведь папаша тебе, наверное, рассказывал, как живут наши? Ко мне сватался сын генерала! А какие они богатые! Дом у них, как дворец, много слуг. Сын, жених-то, учится в самом высшем училище, наверное, будет потом при дворе у государя. Сказочную жизнь мог бы он мне дать, а я и то не пошла за него! Мать даже рот разинула, слушая меня. Мы бросили полоть и сидим на корточках друг против друга. - Как же ты могла ему отказать? - полным удивления голосом спрашивает она. - Потому что меня не прельщает блестящая жизнь, сколько там всяких соблазнов - и Бога и совесть можно забыть. Он такой красивый, видный, побоялась, что будет изменять, а я хочу скромной семейной жизни, вот подумала, подумала и отказала, - ответила я. Она долго молчит. Всё, что я говорю, видно, кажется ей таким новым и необыкновенным! - Ну а ты, очень скучаешь о той невесте, которую приготовила Мише? - спрашиваю я улыбаясь. Она тоже сконфуженно улыбается: - Ах, Катя, [они] уж очень богаты да ласковы, а уж сама-то невеста такая ласковая, и на работу так люта, везде поспевает, - проговорила она, с заметным сожалением. - Работа - работе рознь, можно много наработать, а мало получить. Я благодарю родителей, что они дали мне образование. Я в любую минуту могу получить место учительницы или конторщицы, так что у меня всегда будет кусок хлеба, если даже и здоровье будет неважное, - сказала я ей на её слова. В деревне интеллигентный класс всегда вызывает уважение, так что слово учительница и конторщица, видно, подействовали на неё. Не докончив полоть, пошла домой. Миша еле пришёл с поля: пересилил себя на работе - хотелось не отставать от мужиков. - Три беды сегодня сделал, - говорит он устало, - любимую косу папаши сломал, стал снимать русские сапоги, которые он мне дал, оторвал голенище, и вот ещё сам расхворался. Мама стала его кормить, я сижу напротив него и прямо не узнаю - осунулся, сидит, нос повеся, потом заохал и вышел из-за стола, пошел во двор, я - за ним. - Что с тобой? - спрашиваю я его с беспокойством. Мама тоже идет за нами. - Уйдите от меня, уйдите! Мне тошно! - кричит он нам. "Наверное, солнечный удар", - думаю я, встревоженная. Я весь вечер проплакала. Миша лежит бледный, как мертвец. Я чувствую себя такой одинокой! Что если он умрёт, как я поеду одна, как приеду домой без него, что будут говорить наши? На другой день он поправился, но косить не пошел, решил отдохнуть. Остались с ним дома стряпать, а мама ушла ворочать сушить сено. После обеда - пошли мы с Мишей. У меня с непривычки на обеих руках содралась кожа. Завтра воскресенье, можно отдыхать. Утром идём в церковь. С удовольствием молюсь в ней, она очень нарядная, вся белая, иконы очень хорошие в золотых киотах. Деревенский люд умеет молиться, мне нравятся их глубокие поклоны, с благоговением накладывают на себе крестное знамение. У меня нарядно шёлковое платье, цвет, само модное, отделка бисером, оно всё сияет на солнце. Папаша стоит немного поодаль часто с удовольствием смотрит на меня. Потом на селе говорили, что Дмитрий Сергеевич больше молится на свою невестку, народ ведь все подмечает. Пришли из церкви, переоделась, спешу помочь маме, сегодня приедет к нам в гости Мишина сестра Наташа с мужем. Мама очень тепло относится ко мне. После моего разговора в огороде и моих слёз о Мише, она, видно, пустила меня в свое сердце. Напряженность и ожидание чего-то исчезли с её лица, она уже командует мной: помоги тут, сделай это. Я счастлива, довольна, что побывала в церкви, что всё хорошо устроилось дома. Мы доканчиваем стряпню, как уже приехала Наташа со своим мужем Павлом Ивановичем. [Родионов П.И. (? - 1942?) в 1918 работал в руководстве ВЧК в Бухаре, а в 20-е годы работал в руководстве Завидовского района Калининской области] Быстрой походкой входит Наташа к нам в кухню - на лице также напряжённость и ожидание. Бегло осматривает она меня, здороваясь, и тревожно смотрит на мать. У той лицо довольное, на нём читает Наташа, что всё хорошо, всё благополучно, невестка оказалась по душе. Расцветает и лицо у Наташи. За столом весело, Павел Иванович очень симпатичный, видно много читал, с ним интересно поговорить, послушать его. К Наташе относится ласково, с любовью. - Дмитриевна, а ведь нам домой пора, ребята одни там, скоро скотину пригонят" - говорит он. - Да, да, - заторопилась она. Зовут к себе, послезавтра обещаемся приехать. - Наташа, а Катя-то говорит, что у меня глаза красивые!" - прощаясь с Наташей, сообщает ей мать. - Вот как! - смеётся та. Видно маму очень удивила моя похвала. Её бедную, наверное, никогда ни за что не хвалили. Наташа благодарно смотрит на меня, видно, что она очень рада за свою мать. Выношу ей тоже материю на платье, она не берёт. - Ну и я твою маму буду обижать, если ты мою обидишь! - шучу я. - Молодая у нас храбрая, собирается стариков обижать! Ничего не поделаешь, бери Дмитриевна, рассчитаешься! - шутит Павел Иванович, ласково задерживая в своей руке мою руку при прощании. Наташа не может со мной расстаться. "Павел, поезжай потихоньку, Катя меня проводит". Миша сел с ним на лошадь, разговаривают. Мы с Наташей идем под руку, она говорит, не умолкая про свою свадьбу, про мужа, про ребят, про мать, наконец, расстались... Идём домой с Мишей по полю, он благодарно жмет мне руку. - Какая ты у меня хорошая! Ты не можешь представить себе, какой я счастливый! Неужели было то время, когда я жил без тебя? Как я жил тогда? Прямо удивительно, не могу и представить теперь это, - говорит он мне. Вечер надвигается, не хочется уходить от этого поля, озарённого ласковыми лучами опускающегося солнца. - Пройдём по этой тропинке, - прошу я его. Миша что-то говорит, но мои мысли далеко. "Победа, победа, Катюша!" - сказала бы мне сейчас Александра Васильевна. Как давно мы с ней не говорили по душам! Я думаю о своей маме. Милая мама, спасибо тебе за воспитание, за все твои советы, за всю ту ласку, которая разлита в нашем доме! Она сумела сделать моё сердце чутким, отзывчивым, и оно, молодое, неопытное, смогло отстранить все препятствия к хорошим отношениям в семье! Как легко, весело войду сейчас я в дом, который был мне ещё так недавно чужой! От чистого сердца, с радостью поставит мать кринку парного молока, она точно молодеет за это время! Какое счастье, когда так хорошо в семье, и как жаль, что люди мало ценят и берегут это счастье! Что было бы сейчас, если бы я гордо повела себя, делала бы гримасы, на папашины слова сочувствующе кивала ему головой, вздыхала бы о Лигове, превозносила бы свою семью?... Папаша чувствовал бы себя несчастным, что не мог, как следует, принять любимую невестку. Мать бы сурово замкнулась в себе, и в каждом моём слове ждала себе насмешку и осуждение... Наташа уехала бы печальная, страдая за мать. И мне, быть может, несколько десятков лет не удалось бы снять горечь с их сердец! А может быть, и на всю жизнь я оттолкнула бы их от себя, и Миша бы страдал от этого, и, может быть, в тайне и осудил меня. А теперь он - какой счастливый! Мне захотелось ещё и ещё творить радость кругом. Пришла домой счастливая, довольная. Папаша уже спал, мама убирала посуду. Я подошла к ней, обняла за шею, поцеловала её. "Знаешь, мама, как мне Наташа понравилась! Мы с ней прямо не могли расстаться, точно всю жизнь знакомы! - сказала я ей. Едем к Наташе в гости. Папаша правит лошадью, она бежит не очень шибко, но легко. Дорога хорошая, идёт все больше берегом Волги. До Наташиной деревни вёрст 6. [Загорье? До него - 5,5 км. До Юрятина и до Трясцина - 7,5. До Едимоновских горок - 8,5. Получается - Загорье.] Наташа встретила нас очень радостно, в доме уютно, постели нарядные, на столах белые салфетки, красивые занавески, на стенах ковры. Так недавно приехали сюда, а точно жили всю жизнь! Всего настряпала и всё так вкусно, умело, чисто, аккуратно! Просмотрели всё её хозяйство, прошлись по их деревне. Ещё раз принялись угощать нас, я опять с удовольствием поела её стряпни, точно побывала в Лигово, так все напоминало наш домашний уют. У Наташи три мальчика: 8-ми, 6-ти, 4-х лет. Старший - Мишин кресник, мы ему привезли небольшую настоящую гармонь, он остался очень доволен! Не хотелось уезжать из гостеприимного дома! Наташа подарила нам хороший ковёр на стену. Расстались друзьями, обещались часто переписываться, побывать и у нас в городе. Дорогой я проверяю себя, как вела, что говорила? Осталась довольна собой, всё получилось, как надо! Здесь мне и не приходится быть на стороже с собой, мне было хорошо, всё нравилось. Можно вздохнуть всей грудью, я уже своя в этой семье, и меня приняли ласково, сердечно, есть чем быть довольной! Дорогой говорит больше всех папаша, он любит и умеет поговорить. Луна освещает нам дорогу, она кажется совсем другой. - Не сбились мы? - тревожно спрашиваю я у папаши. Он смеется: - Можно и не править, лошадь сама найдёт дом, - отвечает он мне и начинает опять рассказы про животных, какие они бывают иногда умные. У папаши хорошая память, он много знает интересных случаев из крестьянской жизни, я его слушаю с большим удовольствием. А в дороге, ночью, все рассказы воспринимаются очень чутко, точно сама всё это переживаешь в действительности. На другой день чувствую себя особенно хорошо: какой-то прилив бодрости, довольство собой и жизнью охватывает меня. Решаю теперь покорить всё село, ведь тогда я мечтала покорить парижскую знать, почему же теперь не попробовать мне на жителях нашего села? Сегодня начну с маминых приятельниц, они что-то частенько шмыгают в наш в дом к ней. Под конец жизни становится так мало интересов, сама уже старость отнимает их, многие начинают мечтать о прошлом. А в крестьянском быту и вспоминать-то бывает не о чем, одна работа и забота! Вот и начинают больше интересоваться чужими делами и событиями. Потому-то, наверное, так и интересует их, как тётка Елена уживается с питерской невесткой? Вот и сейчас с какой-то шепчутся в кухне. Сейчас пойду и вмешаюсь в их разговор. С чего бы только начать? Беру на руку два своих платья, вхожу с ними. Здороваюсь с незнакомой пожилой женщиной, потом обращаюсь к матери: - Мама, хочу сейчас пройтись по селу, которое лучше посоветуешь одеть платье? Происходит сцена, достойная первоклассных театров, там так великолепно умеют разыгрывать эти уже отживающие типы! Обе глубокомысленно склоняются к платьям, ощупывают их, качают головами, смотрят друг на друга. Платья оба шелковые, сшиты нарядно, есть на что посмотреть! Фраза моя удачная: в ней и уважение к матери, и любовь к ней, и подчинение к её авторитету… Мать выпрямляет медленным движением свою спину. - Уж не знаю, Катя, оба хороши, - ласково говорит она мне. - А вот покажи тетке Марье то платье, в котором ездила к Наташе, уж очень оно мне нравится! Мы проходим в нашу комнату, я показываю свои наряды, угощаю их конфетами. На одном моем полотенце тетке Марье понравились очень кружева. Обещала связать ей образчик. В воскресенье народу много на улице, собираются компаниями посидеть на скамейках под окнами у дома, передают новости, посмеются над кем-нибудь, осудят. Слышишь другой раз фразы очень остроумные! Около нашего дома тоже собралась компания, всё больше соседи. Я уже со многими познакомилась. - Ах, какой хорошенький ребенок, - говорю я про одного маленького ребёнка какой-то молодой женщины. - Только чепчик мне не нравится, надо сшить ему из моего носового платка. Я примеряю мой кружевной платок на его головку. - Ой, что вы! Такой красивый платок портить! - говорит одна девушка с сожалением. - Тебе он нравится? Возьми себе на память! На чепчик он мал, я поищу побольше и завтра сошью. Девушка сконфуженно несмело берет себе платок. На другой день из своего батистового лифчика сшила на руках два хорошенькие чепчика, один - подарила той женщине, а другой - маминой приятельнице для её внучки. Подружилась с девушками, научила их нескольким песням, они вечерами часто приглашают меня с ними пройтись селом или берегом Волги. Женщины зовут в свою компанию. Папаша счастлив, дом его стал весёлым, возбуждает интерес к себе, меня все хвалят. - Ведь вот, другие в прислугах в городе живут, а приедут сюда - и начнут важничать! Ридикюль на руку и расхаживают по селу, нос кверху держат, всё им не так и не эдак! А ведь народ-то знает, кто она такая, ну и смеются над ней, - говорит папаша. Во время обеда он уже меньше теперь придирается к маме, только часто Миша портит мне мою задачу подружиться с матерью. Он часто сердится на меня, что я мало ем, принимается угощать меня всем, советует самой что готовить, если я не могу есть маминой стряпни. Хорошо, что она привыкла к таким разговорам в семье, и не очень им расстраивается, а я ужасно переживаю, стараюсь всё есть! Но разве можно сравнить мой аппетит и его? Ведь он работает как настоящий крестьянин! Папаша ещё как-то раз упрекнул маму, что нет посуды. У меня есть деньги - мама дала мне, когда мы поехали в деревню. Я пошла в лавку и накупила целый провизионный мешок, еле донесли до дома с Шурой. - Катя, сколько ты всего накупила! Да ты и Мишу-то не жалеешь, сколько, наверное, денег потратила! - сказала мне мама, когда я выставила на стол посуду. Больно кольнула меня в сердце эта фраза! Бывало, мама так ворчит на меня, а я и внимания не обращаю - что музыка какая для меня её фразы об экономии, об умении жить! А вот от свекрови так обидно слышать такие упреки! Тем более, и купила-то я всё для неё! - Эти деньги не Мишины, а мне дала моя мама, на мои расходы, - ответила я, стараясь как-нибудь подавить в себе обиду. - А не все ли равно? Теперь у вас всё должно быть общее, - сказала она мне на это. Папаша остался очень доволен: - Только не надолго нам все это, за зиму все перебьёт, - добавил он, расхваливая покупки. На Волге я познакомилась с очень интересной женщиной средних лет. Начитанная, серьёзная, вдумчивая, самоуглубленная в себя, она меня очень заинтересовала. - Как видно, понравилась вам ваша новая родина? - спросила она меня, улыбнувшись. - Да, привыкаю, - ответила я. - Старики хорошие, порядочные, только немножко не пара друг другу. Ну да уж, теперь прожили жизнь, горевать об этом не приходится, а может быть с другой женой ещё бы хуже было. - А как вы с ней уживаетесь, нашли ли точку соприкосновения? - задала мне она вопрос. - Мне её очень жаль и потому мне всё хорошо, - ответила я. - Вот, вот она - точка соприкосновения! Жаль - и всё потому хорошо! Пожалуй, жалость лучше любви, снисходительнее, - рассмеялась она, ласково взглянув на меня. - Мне здесь очень нравится местность, - сказала я ей. - Ну, ещё бы! Это одно из самых красивых мест в России! Вы её ещё мало знаете, а я везде побывала, на всех курортах, весь юг России известен мне! Я живу богато, свой дом в Москве, квартира роскошная есть, даже зимний сад в ней, так что могу позволить поехать, куда только захочу! А ведь третье лето живу здесь, на даче у одной старушки, и никуда меня отсюда не тянет. Где вы найдете такое чудное место для купания? Пройдите несколько вёрст, и не найдете ни одной папиросы, песок мелкий, чистый, вода прозрачная. Берег отлогими уступами - одно из самых лучших мест для купания! Народ здесь очень деликатный: там, где я купаюсь, никто из ребят не подойдет к этому месту. А лес! Этот бор с зеленовато-серым ковром сухого мха, и в нём тёмные шапки белых грибов, замечательно красивый этот бор! Во всякую погоду, во всякое время дня и года! А маленькие сосенки по краям леса - как густые копенки, только на юге бывают такие сосны! А там, правее бора, есть песчаные небольшие горки, их зовут "бараньи горы". Какие там есть чудные, красивые места - не налюбуешься на них! Как-нибудь пройдёмтесь с вами, я покажу вам все мои любимые местечки, там я отдыхаю, как говориться, душой и телом. Я ей очень благодарна, она научила меня по-иному оценить всю окружающую нас местность. Я как-то бессознательно, инстинктивно любовалась ей, а теперь поняла, почему мне всё здесь нравится, почему привлекает меня то или другое. Приближается день нашего отъезда из деревни, нам ещё надо побывать у моей бабушки [возле Калязина]. Садимся на пристани села Новое на большой волжский пароход. Погода чудная, утро тёплое, воздух чистый, прозрачный. [После посещения калязинской бабушки, молодые вновь на теплоходе возвращаются ненадолго в Борки.] ... Утром приехали в Борки. Спокойно, уверенно вошла я в дом, ласково здороваясь со всеми. Я уже не играю продуманную роль, с моего языка легко слетает слово "мама", я уже не давлюсь им. Она уже действительно стала и моя мама, и я счастлива, что завоевала её. Уже точно всю жизнь знала её, сколько у нас с ней находится разговору и как-то легко идёт он! У меня уже и жалость к ней переходит в уважение, ей даже можно позавидовать: у неё хороший, всеми уважаемый муж, хорошие дети, два зятя - тоже одни из лучших, как говорит её приятельница, трудно лучше и отыскать. И действительно, мне очень повезло здесь! А что особенного я сделала? Ничего! Было только желание внести радость в их дом. Жителей легко "победила" - несколько приветливых разговоров, несколько горстей конфет, носовой платок, лифчик перешитый на чепчик, связанный рисунок кружев, и я уже умная, приветливая, добрая. Можно гордиться такой победой! Через несколько дней уезжаем из деревни, тепло прощаюсь я со всеми, обещаю писать, зову в гости, пожеланьям и поцелуям нет конца. Шуру папаша обещает привезти осенью. Прощай, село Борки! Спасибо тебе за привет и ласку, я тоже полюбила тебя!

Вид из Низовки на Борки, фрагмент фото. На переднем плане - Шоша, далее - Волга.